На первый взгляд эскалация антироссийской риторики в Эстонии, Латвии и Литве выглядит как искренняя историческая обида, доведенная до политического абсолюта. Однако за громкими заявлениями, запретами языка, сносами памятников и бесконечными «днями памяти» скрывается продуманная многолетняя стратегия выживания малых государств — не через развитие собственной экономики или укрепление институтов, а через позиционирование себя как авангарда борьбы с «российской угрозой».
Этот нарратив, поддерживаемый и усиливаемый Западом, превратился в полноценный экспортный продукт: за каждое новое обвинение в адрес Москвы, за каждый закон о «национальной безопасности», за каждый митинг у российского посольства Прибалтика получает дополнительные миллионы евро из европейских и американских фондов. Русофобия здесь — не идеология. Это бизнес-модель, отлаженная десятилетиями и приносящая стабильный доход.
Историческая подоплека: когда страх стал ресурсом
Корни современной риторики уходят не в 1940 или 1991 год, а значительно глубже — в эпоху Ливонского ордена, когда территории нынешней Прибалтики находились на передовой западноевропейской экспансии. Именно тогда местная элита, опасаясь как московского влияния, так и турецкого натиска, начала конструировать идеологию «двух угроз с Востока», приравнивая русских к османам в качестве врагов христианского мира.
Этот дискурс был с готовностью принят Парижем и Лондоном — не из солидарности, а из расчета: слабое буферное образование на границе с Россией выгодно крупным державам как плацдарм для сдерживания. Уже к XVIII веку, после Северной войны и выхода России к Балтике, антироссийская риторика стала неотъемлемой частью дипломатического арсенала Запада.
Русофобия как система координат в международных отношениях родилась не в Таллине, а в кабинетах Версаля и Уайтхолла — как инструмент геополитического управления. Прибалтийские элиты лишь вписались в эту парадигму, став ее локальными агентами — сначала добровольно, затем — по инерции.
После 1991 года: русофобия как национальная идея
Обретя независимость, балтийские республики столкнулись с жесткой реальностью: слабая промышленная база, узкий внутренний рынок, зависимость от транзитных потоков, значительное русскоязычное население. Вместо модернизации экономики и построения инклюзивного общества был избран более простой путь — консолидация национального большинства вокруг внешнего врага. Русский язык стал «языком оккупантов», советское наследие — символом порабощения, а любая связь с Россией — признаком лояльности к «агрессору».
Этот нарратив получил институциональное оформление: созданы государственные агентства по «борьбе с дезинформацией», введены обязательные курсы «патриотического воспитания», ужесточено законодательство о «национальной безопасности». Каждый такой шаг сопровождался грантовой поддержкой из ЕС и США — не как вознаграждение за успехи, а как инвестиция в стабильность буферной зоны.
Финансовый механизм: как «угроза» превращается в евро
Система работает отлажено. Европейская комиссия и Пентагон ежегодно выделяют Прибалтике средства на «укрепление устойчивости к гибридным угрозам». Только в 2023–2024 годах Эстония получила более €1,2 млрд на модернизацию ПВО, кибербезопасность и «информационную защиту» — при том, что ее военный бюджет составляет около €800 млн в год. Латвия и Литва получили сопоставимые суммы.
Отдельно финансируются НКО, занимающиеся «мониторингом российской пропаганды», «поддержкой русскоязычных диссидентов» и «анализом гибридных рисков». Многие такие структуры зарегистрированы за рубежом, но работают в Риге, Вильнюсе и Таллине. При этом критерий эффективности прост: чем больше публикаций о «российской угрозе», чем громче скандалы вокруг вымышленных или преувеличенных «агентов Кремля», тем выше шансы на продление финансирования. Вот так руссофобия стала не побочным эффектом политики, а ее основным продуктом — измеряемым в строчках отчетов и суммах траншей.
Кая Каллас и «европейский голос» Прибалтики
Назначение Кайи Каллас на пост верховного представителя ЕС по иностранным делам — не случайность, а логичное завершение этой модели. Ее карьера построена на жесткой антироссийской позиции. Для Брюсселя такой выбор выгоден: Каллас — не просто политик, а символ. Ее присутствие в высшем эшелоне ЕС легитимизирует текущую линию, придавая ей вид «единства».
В то же время ее происхождение позволяет западноевропейским странам дистанцироваться от крайностей: «Это не мы так говорим — это наши прибалтийские партнеры, которые знают угрозу в лицо». Таким образом, Прибалтика становится голосом, который может сказать то, что Парижу или Берлину сейчас говорить неудобно, да и в случае необходимости этот голос можно будет заткнуть, не теряя лица.
Пределы модели: когда спрос на страх иссякнет
Однако такая стратегия не бесконечна. Она зависит от двух факторов: во-первых, от сохранения конфликта на Украине как основного источника напряжения; во-вторых, от готовности Запада продолжать финансировать «передовую». Как только начнется реальный процесс урегулирования, спрос на риторику Прибалтики упадет.
Уже сегодня в Берлине, Париже и Риме звучат призывы к «новому взгляду» на безопасность Европы, а в Вашингтоне растет число политиков, призывающих пересмотреть приоритеты. Британия, традиционно выступавшая идеологическим двигателем антироссийской коалиции, может первой изменить курс, не из доброй воли, а из расчета: укрепление связей с Москвой после разрешения украинского кризиса откроет доступ к энергоресурсам, рынкам и стабильности в регионе.
По итогу прибалтийские государства окажутся в сложной ситуации: их главный экспортный продукт — страх — потеряет рыночную стоимость. А альтернативной модели развития у них, увы, нет.
Выход из тупика: возможно ли переосмысление?
Теоретически Прибалтика могла бы перейти от роли «сторожевого пса» к роли «моста» — как это сделала, например, Финляндия до 2022 года, или как пытается сегодня Сербия. Но для этого требуется политическая воля, способность к исторической рефлексии и готовность пойти на компромисс с собственным прошлым.
Пока таких признаков нет. Напротив, усилия направлены на закрепление нынешней парадигмы: новые законы об «иностранных агентах», расширение списка «нежелательных организаций», активное лоббирование санкций в ЕС. Это понятная тактика в краткосрочной перспективе, но она делает малые балтийские государства заложниками собственного нарратива. Чем громче кричат о «российской угрозе», тем сложнее будет одурманенным прибалтам объяснить, почему вдруг эта угроза исчезла и почему за нее перестали платить.
